Сегодня — Международный день памяти жертв Холокоста: трагедия в Хомске
В эти дни вся цивилизованная мировая общественность чтит память жертв Холокоста. В прямом значении это слово переводится как «всесожжение». В более узком толковании — преследование и массовое уничтожение евреев, живших в Германии и на оккупированных ею территориях во время Второй мировой войны. Но у пожилой жительницы агрогородка Хомск Надежды Михайловны Кузенько сложилось свое понимание и определение тех событий: евреи стали первыми жертвами гитлеровских захватчиков среди мирного населения, но вслед за ними фашисты также жестоко и беспощадно начали уничтожать и коренных белорусов. А значит, они были не просто убийцы, а народоубийцы – такой вывод делает пожилая женщина, для которой радость победы тоже омрачилась горечью непоправимых потерь.
Женщина родилась, выросла и всю жизнь прожила в местечке Хомск, значительную часть населения которого составляли евреи.
— У Любецких здесь была аптека, Ледерман служил писарем, а Подоровский держал пивной магазин на углу, где сейчас находится Дом культуры. Мы когда домашнюю настойку из вишни делали, отец посылал меня туда, чтобы я купила алкоголь для наливки. Рядом с нами жила еврейская семья, и я дружила с их девочкой Хайкой. У нее был брат Хаим и сестры Бэйла, Рохля – всех теперь и не вспомню. Жили они небогато – их отец был сборщиком тряпья, «анучником» по-местному. Иногда они продавали на базаре селедку, и Хайка просила: «Идем постоишь со мной, чтобы ничего не уворовали». Помню также, что перед еврейской пасхой они несколько недель ели пресный хлеб из воды и муки. Они его «маца» называли, и меня угощали… А еще нам было удивительно, что наши соседи, как и другие евреи, сами не могли зарезать петуха или курицу. Помню, что мы с Хайкой носили их птицу специальному ризнику, который делал эту работу, а они ему платили. А потом Хайка забирала курицу и несла домой, где ее ощипывали, потрошили и варили… У евреев были свои обычаи, у нас – свои, но это не мешало нам жить в согласии.
В школе мы тоже учились все вместе: вначале – в польской, потом – в советской. Помню, что вместе со мной в один класс ходили Кир Гитля, Офман Малка, Померанец Фрида, другие еврейские девочки. В классе меня считали хорошей ученицей, — говорит пожилая сельчанка. И в подтверждение своих слов уверенно декламирует стихи на польском и русском языках.
Видя ее способности, родители собирались отправить Надю в Пинск, чтобы она продолжила учебу и получила профессию. Но началась война…
Моя собеседница помнит, как оккупанты начали преследовать евреев и как по их приказу на одежде ее подруги Хайки и всей ее семьи появились желтые нашивки. И как Надина мама боялась выпускать своих дочерей со двора на улицу, чтобы их тоже не причислили к евреям.
А потом в Хомске появился большой отряд карателей в необычной форме, на рукавах которых была эмблема в виде черепа и двух костей. По деревне пошел слух, что евреям приказано собрать и передать им драгоценности, и что люди, надеясь отсрочить неизбежное, якобы смогли насобирать и отдать эсэсовцам 3 килограмма золота. Но это никого не спасло, потому что участь еврейского населения в Хомске, как и в других местах, давно была предрешена.
Значительную часть мужчин-евреев каратели увели прямо из синагоги. Вместе с ними фашисты забирали парней, которых застали на деревенской улице. В их числе оказался и 16-летний житель местечка Николай Яковлевич Галах. Позже мужчина вспоминал, что их всех погнали на окраину деревни, в сторону Ясельды, и заставили копать ров. Он получился глубоким, и когда работа была завершена, туда опустили лестницу и приказали: «Рус, вылезай!». Николаю Галаху и еще нескольким сельчанам дали команду отойти в сторону и лечь лицом в землю. А евреев, которые оставались в яме и на краю ее, начали расстреливать. После этого парень с односельчанами должен был захоронить следы кровавого преступления фашистов. Но через несколько дней кровь проступила сквозь песок. И Николай, как старший из мужчин в семье, ходил засыпать кровавое озеро, которое образовалось на том болотистом участке, на месте гибели людей. И когда через несколько дней после всего пережитого 16-летний парень взглянул на себя в зеркало, то увидел, что в его волосах появилась седина. Потом у него было много других испытаний – гибель мамы и брата, борьба в партизанском отряде, сражение на фронтах, победное возвращение домой и работа в родном хозяйстве. Но никакие другие события не затмили в памяти ветерана ужас безжалостного истребления людей…
Значительную часть мужчин-евреев расстреляли вечером в первый день августа. А на следующий день, только начало всходить солнце, из еврейских поселений начали выгонять женщин, детей, стариков.
«Мы еще спали, когда услышали настойчивый стук в окно. Это был эсэсовец с автоматом за плечами, на рукаве у него была эмблема в виде черепа и двух костей. Он спросил: «Юде ест?» Затем прошел по всему дому, тыкая штыком под кроватями и под печь, после чего вышел на улицу. В окнах мы увидели колонну еврейских женщин с детьми, окруженных немцами. Все они шли, опустив головы, молча, тихо, без крика и плача. Женщины несли на руках малышей, старшие дети шли, держась за мамины одежки», — так в свое время вспоминала тот страшный день, 2 августа 1941 года, еще одна жительница деревни Хомск Ольга Андреевна Кугач.
А Надежда Кузенько всего этого не видела. Как только в деревне начались преследования евреев, их мать с отцом собрали дочерям еду в торбочки и отправили ночевать в лес, где сделали для них шалаш-укрытие.
— Мы только слышали из леса треск пулемета. А потом одиночные выстрелы, которыми, видно, добивали живых и раненых. А когда вернулись домой, мама рассказала, что женщин, детей и всех оставшихся евреев, кого застали дома, собрали и повели под горку на краю деревни. Там их и расстреляли: и нашу беременную соседку, у которой было много выкидышей, и которая очень ждала ребенка, и мою подругу Хайку с сестрами и родными, и моих одноклассниц…И засыпали песком, кидая его прямо с горки… Дико и пусто стало в деревне. И по ночам почему-то стало слышно, как в окрестности воют-плачут совы, –рассказывает Надежда Михайловна.
— А потом в деревню пригнали евреев из Шерешево. Их поселили в домах убитых и сделали там гетто. Я помню, как они, голодные, заходили в нам домой и спрашивали, нет ли для них какой работы. Нам не нужны были помощники, но мама всегда давала им хлеба и другой еды, потому что ж люди, и их было очень жалко. А потом их тоже погнали под гору, заставили раздеться и расстреляли. И тоже закидали песком, бросая его прямо с горки. Может, там были и живые люди, которые хотели выбраться, отчего земля шевелилась, потому что через некоторое время на этой насыпи появилась трещина и немцы снова погнали местных людей, чтобы все засыпать…
Теперь у нас за Хомском два памятника: один стоит на месте рва, где написано, что там расстреляли 1300 мужчин, а второй – под горкой, где уничтожили еще 1500 женщин, детей и остальных евреев. Два памятника — все, что осталось от почти 3000 человек. Кто-то из них был совсем бедным, как семья нашей соседки Хайки, кто-то имел многое: магазины, мельницы, хорошее ремесло… Но смерть уравняла всех. И с тех пор я перестала считать, что деньги и золото – это богатство. От смерти ими не откупишься… А богатыми я считаю тех, у кого есть здоровье, крепкая семья, благополучные и заботливые дети… Вот это главное, — с мудростью прожитых лет заключает пожилая женщина.
Галина ВИКТОРОВИЧ